Неточные совпадения
—
«Какой же ты хвастун, как погляжу!»
Паук ему тут с
ветки отвечает:
«Да ниже ль я тебя, товарищ, здесь
сижу?»
Орёл глядит: и подлинно, Паук,
Над самым им раскинув сеть вокруг,
На веточке хлопочет
И, кажется, Орлу заткать он солнце хочет.
Однажды, придя к учителю, он был остановлен вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких.
Сидя на крыльце, женщина
веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего лица своего. Ей было уже лет под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она встала пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он
сидел на сухом дереве
на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею. В другом месте две вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в кусты, но вороны облетели куст с другой стороны, прыгали с
ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника.
Глупая птица, вместо того чтобы улететь, продолжала
сидеть на месте, крепко ухватясь за
ветку своими ногами, и балансировала, чтобы не потерять равновесия.
Он опять глядит, глядит: а перед ним
на ветке русалка
сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется…
Низко над водой около берега
на ветке лозняка уединенно
сидел зимородок.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не
сидела на месте, то и дело шныряла с
ветки на ветку и в такт кивала головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села
на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала
на половине свое кукование и торопливо полетела обратно.
Таисья без слова пошла за Основой, который не подал и вида, что узнал Нюрочку еще
на плоту. Он привел их к одному из огней у опушки леса, где
на живую руку был сделан балаган из березовых
веток, еловой коры и хвои. Около огня
сидели две девушки-подростки, дочери Основы, обе крупные, обе кровь с молоком.
Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко
на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали,
сидя высоко, высоко
на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких
ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а я
сидел, глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни.
Скучая, бедная княжна
В прохладе мраморной беседки
Сидела тихо близ окна
И сквозь колеблемые
веткиСмотрела
на цветущий луг.
Жадный, домовитый сорокопут запоздал улететь в теплые края,
сидит на гибкой
ветке шиповника, чистит носом перья крыла и зорко высматривает добычу черными глазами.
Одна старуха Патимат — мать Хаджи-Мурата, не вышла, а осталась
сидеть, как она
сидела, с растрепанными седеющими волосами,
на полу сакли, охватив длинными руками свои худые колени, и, мигая своими жгучими черными глазами, смотрела
на догорающие
ветки в камине.
После ужина, когда работа кончена и душная ночь, обнимая город и людей липким, потным объятием, безнадёжно стонала о чём-то тысячами тонких и унылых комариных голосов, —
сидели впятером
на крыльце или в саду. Шакир разводил небольшой дымник и, помахивая над ним
веткой полыни, нагонял
на хозяина и постоялку синие струйки едкого курева. Люди морщились, кашляли, а комары, пронизывая кисейные ткани дыма, неугомонно кусались и ныли.
Горюшина, в голубой кофточке и серой юбке,
сидела на скамье под яблоней, спустив белый шёлковый платок с головы
на плечи,
на её светлых волосах и
на шёлке платка играли розовые пятна солнца; поглаживая щёки свои
веткой берёзы, она задумчиво смотрела в небо, и губы её двигались, точно женщина молилась.
Они
сидели в лучшем, самом уютном углу двора, за кучей мусора под бузиной, тут же росла большая, старая липа. Сюда можно было попасть через узкую щель между сараем и домом; здесь было тихо, и, кроме неба над головой да стены дома с тремя окнами, из которых два были заколочены, из этого уголка не видно ничего.
На ветках липы чирикали воробьи,
на земле, у корней её,
сидели мальчики и тихо беседовали обо всём, что занимало их.
В эту же компанию замешался толстый подрядчик, который мешком
сидел на лошади, тяжело вздыхал и был без всякого оружия, кроме небольшой березовой
ветки, которой он не без ловкости отгонял овод с лошади Муфеля.
Они оба молчали. Марья Павловна неподвижно глядела вдаль; белый шарф скатился с ее головы
на плечи, набегавший ветер шевелил и приподнимал концы ее наскоро причесанных волос. Веретьев
сидел наклонившись и похлопывал
веткой по траве.
Он
сидел против меня, облокотившись
на перилы, и, притянув к себе
ветку сирени, обрывал с нее листья.
Когда Эмилия говорила, она беспрестанно поворачивала голову из стороны в сторону и подергивала плечиками; птицы так делают, когда
сидят на высокой голой
ветке и со всех сторон освещены солнцем.
И вдруг смолк. Быстро размахнув полотенцем, висевшим до того у него
на плече, и потрясая пальмовой
веткой, он, как спущенный волчок, завертелся
на пятке правой ноги. Все, кто стоял в кругах, и мужчины, и женщины с кликами: «Поднимайте знамена!» — также стали кружиться, неистово размахивая пальмами и полотенцами. Те, что
сидели на стульях, разостлали платки
на коленях и скорым плясовым напевом запели новую песню, притопывая в лад левой ногой и похлопывая правой рукой по коленям. Поют...
Тася подняла глаза. Прямо перед окном
на ветке старой липы, росшей у дома в простенке между двумя окнами классной комнаты,
сидела небольшая черная птица, едва оперившаяся, с желтым клювом и смешными, круглыми, глупыми глазами.
На этой
ветке, тесно прижавшись друг к другу,
сидят измокшие и озябшие пчелы. Их так много, что из-за них не видно ни коры, ни листьев. Многие
сидят друг
на друге.
Солнце садилось, мы всё стояли. Вдали,
на железнодорожной
ветке, темнел роскошный поезд Куропаткина, по платформе у вагонов расхаживали часовые. Наши солдаты, злые и иззябшие,
сидели у дороги и, у кого был, жевали хлеб.
И видит: многое множество красных девиц поет и пляшет у надречных ракит. Все в белом, у всех
на головах венки, у всех в руках березовые
ветки. Одаль молодые парни
сидят — кто с сурной, кто с волынкой, кто с новорощенной свирелью. В полночный девичий семиковский хоровод им мешаться не след… И слышит Гриша ясные, веселые голоса живого семиковского хоровода...